– Но это же невозможно!
– Вот именно… В данный момент представители инсургентов в Кронштадте безуспешно ведут переговоры с командирами размещенных там кораблей. Полностью лояльны вам… то есть нам… – вконец запутался Аристарх Леонидович. – То есть…
– Короче!
– Подтвердили готовность исполнить любой приказ только командир расквартированного под Выборгом Двенадцатого авиационного полка, командир Тридцать восьмой пехотной дивизии в Ревеле и…
– Так, ревельцы далековато, но все равно пусть выступают на Петербург. Авиаторам мой прямой приказ: нанести бомбовый удар по Арсеналу!
– Но это же почти самый центр города! В двух шагах от дворца!..
– Исполняйте приказ, князь! Не время для сантиментов!..
В этот момент взорвались разнокалиберными трелями сразу несколько телефонов на челкинском столе. Схватив трубку одного из них, «светлейший» слушал несколько секунд, а потом, швырнув ее на стол, вскочил и кинулся к огромному выходящему на Неву окну, едва не сбив при этом с ног генерал-губернатора, не успевшего посторониться.
На сине-стальную, напоминающую вороненый металл, шершавую от мелкой волны гладь реки из-за Стрелки Васильевского острова величественно выдвигался хищный приземистый силуэт явно не гражданского судна.
– Что это такое, я вас спрашиваю?! Вы же утверждали, что переговоры бунтовщиков с моряками безуспешны?
– Значит, кого-то им все же удалось уговорить… – пролепетал находящийся на грани обморока Карпинский, без особого успеха надавливая указательными пальцами на слезящиеся от напряжения глаза, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Впервые в жизни он пожалел о своем презрении к очкам…
– В крепости сгною! В Сибири! – взревел разъяренный «светлейший», хватая князя за воротник так, что от его мундира отскочила и дробным горохом запрыгала по драгоценному паркету сразу половина пуговиц. – В…
Куда еще дальше Сибири собирался заслать Челкин чуть не сомлевшего с перепугу Аристарха Леонидовича, осталось неизвестным, поскольку весь дворец вдруг сотряс до основания тяжелый удар, а оконные стекла жалобно задребезжали от грохота…
– Ну хотя бы один боевой, а? – канючил Петенька Трубецкой, теребя за рукав Бежецкого, изучающего в полевой бинокль Зимний дворец, раскинувшийся перед ним во всей красе. – По верхнему этажу, под самую крышу… Бабахнет-то как!
«Да-а, развел, понимаешь близнец панибратство в полку! – недовольно подумал Александр, не отрываясь от цейссовских окуляров. – Хотя… Его ведь это дело, не мое…»
– Я бы не возражал, – поддержал юного соратника, с которым уже успел, видимо, сдружиться, судя по ежеминутному перемигиванию и тайным знакам, Бекбулатов. Он шиковал одолженным, вернее отобранным, у Колчака морским биноклем. – По-моему, этого «рыжего»… Ну вы поняли, господа, кого я имею в виду…
– А я возражаю, – решительно отрезал Бежецкий, опуская свой оптический прибор. – Во дворце государь, все августейшее семейство, масса других людей, ни в чем не повинных, ценностей культуры на миллионы рублей, в конце концов! Я не желаю брать грех на душу из-за одного светлейшего подлеца с бандой приспешников. Еще три беглых холостыми… Пожалуйста, – попросил он торопливо кивнувшего Колчака, тут же поднесшего ко рту микрофон внутренней связи.
Еще через секунду три оставшиеся орудийные башни слаженно повернулись в ту же сторону, куда смотрели орудия, салютовавшие первыми. Все находившиеся на мостике уже поднесли руки к ушам и открыли рты, чтобы не лопнули барабанные перепонки, готовясь пережить еще один акустический шквал, гораздо более мощный, чем первый… Однако кавторанг вдруг бросил что-то отрывистое в микрофон и сообщил:
– Прошу прощения, господа, но противник требует срочного начала переговоров… Через полчаса, самое большее через сорок пять минут на борт «Авроры» прибудет парламентер, имеющий специальные полномочия.
– Кто именно?
– Сам генерал-губернатор Санкт-Петербурга князь Карпинский…
– Извините, Николай Александрович, – сказал Бежецкий, глядя прямо в небесно-голубые глаза Колчака. – Я не знаю иного генерал-губернатора столицы, кроме князя Алметьева-Талшинского. Сообщите окопавшимся во дворце приспешникам узурпатора, что я согласен принять только лицо, назначенное на пост государем. И еще передайте: если они надеются протянуть время до того, как подойдут верные узурпатору войска, то глубоко ошибаются. Я не намерен вести с ними иных переговоров, кроме как о капитуляции безо всяких условий, причем на обдумывание ультиматума даю всего два часа. Если к восемнадцати ноль-ноль я не получу положительного ответа, то оставляю за собой полную свободу действий вплоть до применения тяжелого вооружения…
«Барон Корф князю Бежецкому.
Господин полковник, я верен присяге, данной мной государю, поэтому не могу выполнить вашу просьбу о сдаче крепости.
– Хитрит, немчура! – Бекбулатов швырнул факс на стол и зашагал по рубке из угла в угол. – Тоже тянет время. Пугнем, Саша?
Александр покачал головой:
– Нет, Володя… Пугать мы больше никого не будем. Я думаю, генерал Корф на всякий случай пытается снять с себя ответственность за сдачу крепости. К чему бы он иначе затеял эту переписку по факсу?
Действительно, комендант крепости сразу и наотрез отказался общаться визуально или по телефону, предложив сначала обмен посланиями через курьеров, но потом все же согласившись на телефакс.
– Однако долго ждать мы вряд ли сможем…
Перевернув тот же самый лист факсовой бумаги, Александр размашисто написал каким-то штурманским, напоминающим фломастер чертежным инструментом:
«Бежецкий барону Корфу.
Господин генерал, я понимаю ваши колебания, но, увы, время не ждет. Через сорок пять минут истекает срок моего ультиматума засевшему в Зимнем дворце узурпатору и его приспешникам. Известный вам господин Челкин насильно удерживает государыню, цесаревича и великих княжон, пользуясь болезнью нашего любимого государя. Подлый узурпатор и все поддерживающие его ответят за свои преступления по закону. Вы желаете разделить их участь? Взываю к вашему благоразумию.
– Петр Сергеевич! – Бежецкий протянул депешу Трубецкому, подтянувшемуся и изрядно бледному от сознания важности возложенной на него миссии. – Идите в радиорубку и срочно передайте данное послание барону Корфу.
– Есть! – кинув ладонь к фуражке, Петенька четко, отработанным за годы учебы движением повернулся «кругом» и поспешил к радистам.
– Ну и к чему все это? – Бекбулатов, засунув руки в карманы все того же разящего маслом и соляркой танкистского комбинезона, присел на край стола перед Бежецким, бесцеремонно выуживая из его пачки сигарету. – Ты бы еще «целую» приписал… На кой черт нам сдалась крепость, когда под прицелом орудий сам дворец, причем не только с крейсера, но и с Арсенальной набережной? Кстати, Шапошников только что передал, что Троицкий и Александровский мосты под нашим контролем, и сейчас по первому переправляется первый батальон Гродненского, а по второму – второй и лейб-гренадеры…
– Не сплоховал, значит, полковник Штелль?
– А то!..
– Как там Ладыженский?
– Ты что, Кирюху не знаешь? Вместе со своими лейб-драгунами уже перекрыл Миллионную, набережную Мойки и блокировал арку Главного штаба. Адмиралтейство, ты знаешь, уже занято семеновцами…
– Значит, дворец прикрыт только флотскими?
– Угу… Как ты эту пакость куришь? Какие-то «Берендеевские»… – Владимир, брезгливо скривившись, разглядывал пеструю этикетку сигаретной пачки. – Что, «Золотая Калифорния» тебе уже разонравилась? Или не по карману?..
– Слушай, Володя, ты подогнал бы сюда карту, что ли, – попытался увильнуть Александр от ответа на скользкий вопрос. – А то на словах как-то…
– Карту ему… Изволь. – Штаб-ротмистр, не вставая, небрежно, одной рукой, но ловко, как заправский пианист, пробежал пальцами по клавишам пульта, и одна из стен помещения, до того матово-белая, покрылась цветными разводами. Так и есть – план Санкт-Петербурга! – Что с тобой, Саша? Ты ж эту премудрость всегда лучше меня просекал?