Бежецкий намеревался проводить группу километров пять-шесть, якобы из начальственного рвения, но на самом деле, чтобы прикинуть хотя бы начальные ориентиры на тот случай, если с ней что-то случится в пути. Карта картой, но все же…

Экономя силы, посланцы, навьюченные тяжелыми рюкзаками и карабинами, особенно не торопились, поэтому намеченное расстояние до «точки возврата» покрыли почти за два часа. Тунгус все время исчезал то справа, то слева от лыжни, как охотничий пес, ищущий добычу, возвращаясь обратно через несколько минут с разочарованным видом, чем еще больше напоминал умное животное. Наконец Александр решил, что с него хватит и, попрощавшись с товарищами, дав им последние цеу и пожелав счастливого пути, направился обратно.

Зарубки на стволах кедров и лиственниц, сделанные по пути, видны были отлично, подправить пришлось только две-три, лыжня, хорошо утрамбованная пятерыми не самой хрупкой конституции людьми, сама бежала под ноги… Пока все шло удачно.

Уверенно скользя, Бежецкий даже начал насвистывать какую-то мелодию, любуясь окружающей его заснеженной тайгой. И в самом деле: еще какие-то несколько дней, и снежный рай начнет постепенно превращаться в сущий ад, наполненный мириадами всяческой ползающей и летающей мелочи, разнообразной на вид, но непременно отличающейся одним общим качеством – вся она будет жутко кусачей. А пресловутый гнус, от которого нет спасения даже медведям и лосям! Приходилось, видали-с!.. От одного воспоминания об этой крылатой напасти у бывшего майора ВДВ зачесалось все тело.

Скрип лыж под чьими-то быстрыми ногами он услышал только за самой спиной…

– Это ты? Какого черта?..

Невозмутимый, как всегда, Тунгус замер перед Александром, скрестив руки на груди. Даже не вспотел вроде бы. Проклятый абориген…

«Черт возьми, – мысленно чертыхнулся про себя Бежецкий. – Опять этот синдром белого человека…»

– Ты что-то позабыл? – спросил он проводника уже мягче, стараясь унять в себе злость за то, что его, опытного человека, так легко и просто застали врасплох. – Что-то случилось?

Тунгус молча улыбался.

– Почему ты молчишь, е…….! – вскипел Александр, раздраженно сжимая кулаки. Вот еще тупица отыскался на его голову – дитя природы!

Он набрал воздуха в легкие побольше, чтобы обрушить на голову «хозяина тайги» все, чему его научили полтора десятка лет в армии, но осекся…

Тунгус гордо вскинул подбородок и отчеканил без малейшего акцента, не говоря уже о своих вечных «капитана» и «однако»:

– Постарайтесь быть несколько вежливее, господин майор, когда разговариваете с офицером и дворянином…

– Я вернулся за вами, Александр Павлович, – невозмутимо сообщил проводник, оказавшийся ротмистром Оороном, как он представился, когда Бежецкому не без труда удалось закрыть рот. – Разворачивайтесь, поспешим, пока ваши посланцы не успели уйти далеко. А посвящу вас в суть дела по дороге…

Ротмистр-оборотень неутомимо бежал по целине рядом с Александром, лыжи которого скользили все же по накатанной лыжне, и рассказывал, рассказывал, рассказывал, не сбиваясь ни с дыхания, ни с шага…

Как и предполагалось, контролер у начальника экспедиции был с самого ее начала, причем постоянный и неусыпный, докладывавший в столицу о каждом его шаге, хотя и совсем не тот, кого подозревал Бежецкий.

– Большинство сообщений были весьма лестны для вас, – успокоил он своего подопечного, улыбаясь во все тридцать два зуба.

– Большинство?..– отрывисто, боясь потерять дыхание, спросил Бежецкий. – А остальные?..

– Не без критики! – ухмыльнулся ротмистр еще шире, хотя это было физически невозможно. – Но что же вы хотели, в конце концов?

– Кстати, как вас звать-величать?

– Николай Церенович, – вежливо представился Оорон, не забыв при этом по-гвардейски четко впечатать подбородок в видавший виды мех малицы на груди. – Князь, если не возражаете, случаем…

«М-да… Неловко получилось, – подумал Александр, со смущением вспоминая свое недавнее казарменное „красноречие“. – Эк я его, по-русски… Стыдоба!..»

– А почему мы так торопимся, князь? – спохватился он в конце концов. – И куда? И вообще, что со связью?..

– Экий вы нетерпеливый… – поморщился ротмистр Оорон. – Я ведь только что сам все хотел вам рассказать… Дело в том, что несколько дней назад в Санкт-Петербурге совершено покушение на особу государя императора…

Бежецкий остановился, будто налетев с размаху на телеграфный столб.

Покушение? Не попытка?.. император…

В памяти тут же встало улыбчивое лицо монарха в тот единственный дружеский вечер в кругу августейшей семьи: Елизавета Федоровна, цесаревич, Сонечка… Неужели больше никогда не доведется встретиться?..

– император жив, Александр Павлович, – поспешил заверить князь, увидев, как переменилось лицо Бежецкого. – Увы, в глубокой коме и без особенных надежд на поправку, но жив… Хуже другое. Пользуясь слабостью ее величества и безутешностью в постигшем ее горе, в Россию возвратился светлейший…

– Он же…

– Да, Челкин получил в прошлом году перед своим отъездом, якобы на воды, негласное высочайшее предписание не возвращаться в пределы Империи без особого на то соизволения, и теперь конечно же ему грозит императорский гнев, но… Императрица, как я уже говорил, слаба…

– Получается, что Челкин…

– Да, он сейчас на вершине власти. Более того, он этой властью активно пользуется: арестованы и заключены в крепость практически все высшие офицеры Корпуса, смещен премьер-министр, другие высокопоставленные лица, градоначальник…

– Это же форменный переворот!

– Да, это именно так. Поэтому вы и должны немедля вернуться в Санкт-Петербург.

– Немедля? Но как же…

– В пяти километрах отсюда вас ждет вертолет.

– А…

– Ваши функции перейдут к Леонарду Фридриховичу. Он уже в курсе. Остальных членов экспедиции во все подробности посвящать признано нецелесообразным.

Несколько сотен метров бежали не произнося не слова, и только когда впереди замаячила приметная купа деревьев, у которых Бежецкий некоторое время назад расстался со своими подчиненными, он решился нарушить молчание:

– Один вопрос: в чье подчинение я должен буду перейти в столице? Вы же только что говорили…

– Вы переходите в полное распоряжение баронессы фон Штайнберг. Именно она вызывала вас.

16

– Интересно, сколько мы еще будем торчать в этой богом забытой дыре? Вы случайно не знаете, пан Пшимановский?

Вопрос, конечно, был риторическим: Войцех знал не более, чем Бекбулатов, а, возможно, благодаря некоторым врожденным свойствам своего интеллекта – гораздо менее.

Досаднее всего было то, что неожиданная заминка случилась именно на том участке долгого пути, когда казалось, что самое трудное уже позади.

Вопрос с плаванием вверх по Дону уладился просто: дядюшка Ашота, Мкртыч Тер-Оганез, распознав по акценту во Владимире славянина, проводил единоверцев (то, что поляк оказался не православным, а католиком, его ничуть не расстроило) в христианский квартал, где не только накормил до отвала и устроил переночевать, но и свел с еще одним своим родственником, оказавшимся весьма полезным…

Уже следующим утром два путника покинули гостеприимный Азау, стоя на борту небольшого колесного пароходика, который, нещадно дымя, тянул за собой против течения приличных размеров баржу с товаром, предназначенным как раз для недавно покинутой Речи Посполитой Московской… Правда, возвращаться туда Владимир со своим спутником не собирались, покинув «плавучую коптилку», заставившую вспомнить прочитанные в детстве книги Марка Твена, на калмыцких землях.

О-о-о! Молодой калмыцкий хан Церен-Дондука III слыл большим любителем европейского образа жизни и, если верить льстивым языкам, настоящим реформатором. С первыми свидетельствами продвинутости местного владыки путешественники столкнулись тут же, на расцвеченной пестрыми ханскими бунчуками пристани Зурсу, увидев, что все надписи арабской вязью, читать которую не умел ни один, ни другой, продублированы латинскими буквами, хотя зачастую по трудночитаемости соперничали с польским языком, в котором, как известно, совсем не редкость пять согласных подряд. Другим примером европеизированности степного монарха оказались таможенники, потеющие в тесных, кургузых и неудобных мундирах, будто скопированных с того, от которого мыши некогда так счастливо избавили Войцеха, и меховых малахаях с огромными золочеными кокардами. Увы, почти европейцы на вид, чиновники оказались сущими азиатами по степени жадности, и кошелек Бекбулатова после близкого знакомства с ними, и так уже изрядно опустевший после Азау и особенно армянского парохода, совсем полегчал…